Настоящий 3

Отец Александр возвращается домой — в тот самый город, где когда-то по летним вечерам звенели колокольчики и пахло скошенной травой. Теперь он настоятель местного храма. Весть о нём, человеке, который слышит чью-то беду раньше, чем о ней скажут вслух, не задержалась в пределах Старовольска. Узнали и дальше. Разговоры перелетели через глухие поля и бетонные автостанции — ушли в города, чужие, пыльные.
Он не был святым из картинок — просто смотрел в глаза тому, кто приходил с внутренней болью. Часто хватало молчаливого взгляда, чтобы человек сдался: вытолкнул наконец наружу всё, что грызло, всё, что до этого прятал под рубахой или в складках голоса. Люди писали ему письма — порой такими корявыми почерками, что церковные свечи едва ли отличили бы буквы от царапин. Просили. Выжимали на бумагу острые, настоящие просьбы: «Помогите, отец...»
Новый приход встречал настороженно, но — тут не отгонишься от своего призвания. Чужая боль была внезапно рядом: за дверью, в письмах, в разговорах на крыльце с мужчинами, любящими молчание. Александр не чувствовал себя выше или сильнее других. Он просто пытался делать то, что умел — говорить честно, принимать, молиться, время от времени молчать и просто сидеть рядом.
А письма росли, словно трава после ливня. В одном просили спасти сына, в другом — простить измену. Было и такое: «Молитесь за меня, я не вижу больше света». И всё это хранилось в его душе тёплым, тяжёлым грузом. Помощь не всегда приходила вовремя, но ни одно слово не пропадало зря. Наверное, он не знал, как можно по-другому.
Кажется, он стал для многих незнакомых людей последним мостиком к надежде — той, что не умирает даже среди привычной провинциальной тишины.